Графиня Прасковья Андреевна Потемкина взяла Авеля под свое покровительство. Хотя монах и для нее отказался быть предсказателем: «Я ныне положился лучше ничего не знать, хотя и знать, да молчать»,— тем не менее, имел на свою патронессу большое влияние. Она советовалась с ним о хозяйственных и семейных делах, снабжала деньгами и всем, что пожелает. Русская средневековая сатира любила посмеяться над астрологами и прорицателями, изображая, как они, глядя в небо и предсказывая будущее по движению планет, не замечают ямы под собственными ногами и проваливаются в нее. Нечто похожее случилось и с Авелем. Пророчествуя о событиях государственной важности, он оказался непрозорлив в своих насущных делах. Когда сын графини Потемкиной, Сергей Павлович, поссорившись с матерью, пытался оттягать у нее суконную фабрику, то решил привлечь на свою сторону Авеля — часто приглашал его в свой московский дом, радушно потчевал, терпеливо выслушивал рассуждения о «божественных тайнах» и даже пообещал две тысячи рублей, потребных иноку, видимо, для очередного странствия. Авель же писал графине о Сергее Павловиче: «Буди к нему чадолюбива и во всякой любви, и призывай к себе, лобзай его и ласкай со всякою простотою...» Однако в конце концов Потемкин в деньгах Авелю отказал. Монах пытался было припугнуть его пророчеством о близком конце света и неминуемой расплате за свои прегрешения, но беспечный богач «вся сия ни во что вменил». Тогда Авель написал его матери: «Я, ваше графское сиятельство, Прасковья Андреевна, советовал тебе помириться с сыном твоим и дать ему родительское благословение, но он ныне оказался ложный и льстивый, неправедный и непослушный и он, я думаю, товарищ развратникам и причастник самых распутных людей». И теперь уже у графини просил провидец вожделенные две тысячи. Да только она очень скоро скончалась, чего Авель, похоже, никак не предвидел... Однако писать свои книги он не бросил. В одном из писем к той же графине Потемкиной говорится, что сочинил, мол, для нее несколько книг, которые вскоре вышлет: «Оных книг со мною нету, а хранятся в сокровенном месте; оные мои книги удивительные и преудивительные, те мои книги достойны удивления и ужаса, а читать их токмо тем, кто уповает на Господа Бога и на пресвятую Божию Матерь. Но только читать их должно с великим разумением и с великим понятием». Однако это уже не были книги пророчеств, поскольку в другом письме Авель сетует: «Я от вас получил недавно два письма и пишете вы в них: сказать вам пророчества то и то. Знаете ли, что я вам скажу: мне запрещено пророчествовать именным указом. Так сказано: ежели монах Авель станет пророчествовать вслух людям или кому писать на хартиях, то брать тех людей под секрет и самого монаха Авеля и держать их в тюрьме или в острогах под крепкими стражами; видите, Прасковья Андреевна, каково наше пророчество или прозорливство,— в тюрьмах ли лучше быть или на воле, размысли убо. Я согласился ныне лучше ничего не знать да быть на воле, а нежели знать да быть в тюрьмах и под неволию. Писано есть: будити мудры яко змии и чисты яко голуби; то есть буди мудр, да больше молчи; есть еще писано: погублю премудрость премудрых и разум разумных отвергну и прочая таковая; вот до ч его дошли с своею премудростию и с своим разумом. Итак, ныне положился лучше ничего не знать, а если знать, то молчать». В письмах графине Потемкиной Авель упоминает, вероятно, им самим иллюстрированную разными таблицами и символами «Книгу бытия», где говорится о возникновении Земли, сотворении мира и человека. Он пишет: «Изображен весь видимый мир и в нем изображена тьма и земля, луна и солнце, звезда и все звезды, и все тверди и прочая таковая. Сей мир величеством тридцать миллионов стадей, окружностию девяносто миллион стадей; земля в нем величеством во всею третию твердь, солнце — со всею вторую твердь, тьма — во всю мету. Земля сотворена из дебелых вещей и в ней и на ней — воды и леса и прочие вещи. Солнце сотворено из самого сущего существа. Такожде и звезды сотворены из чистого самого существа, воздухом не ссужаемы; величина звездам не меньше луны и не меньше тьмы. Луна и тьма сотворены из воздуха, тьма вся темная, а луна один бок темный, а другой светлый...» Авель делит мир на видимый и невидимый. Солнце у него состоит из самого сущего существа — не о ядерной ли энергии идет речь? В последующие годы Авель вновь отправляется путешествовать — сей «очарованный странник» упорно избегал оседлой монастырской жизни. Он предпочитал бродить по Руси, привлекая к себе заинтересованное внимание и тех, кто видел в нем пророка, и тех, кто считал его шарлатаном. В своих «Записках» Л. Н. Энгельгардт вспоминал, что Авеля встречали то в Троице-Сергиевой лавре, то в Москве: «...Многие из моих знакомых его видели и с ним говорили; он был человек простой, без малейшего сведения и угрюмый; многие барыни, почитая его святым, ездили к нему, спрашивали о женихах их дочерей; он им отвечал, что он не провидец и что он тогда только предсказывал, когда вдохновением было велено ему что говорить. С 1820 года уже более никто его не видал, и неизвестно, куда он девался». По версии рассказчика из Оптиной пустыни, уже после 1813 года Авель, «умудренный опытом, и следа по себе не оставил: так и не разыскали пророка...». Более подробно события последних лет жизни монаха Авеля описаны на страницах журнала «Русская старина»: «Так, в 1817 году [а по версии Н. П. Розанова — в 1823 году], после странствий, Авель по распоряжению императора Александра I был определен в Высотами монастырь под Серпуховом. Здесь он провел несколько лет под строгим присмотром монастырских властей, все высказывания его неукоснительно записывались. Авель, всегда смиренный, терпел долго. И вдруг, однако, через несколько месяцев после кончины Александра I и воцарения Николая I [а по другим источникам — в июне 1826 года] Авель потихоньку собрал свои вещи и скрылся из монастыря в неизвестном направлении, по некоторым данным — на свою родину в деревню Окулове Тульской губернии». В письме к своему знакомому он объяснял бегство тем, что его «отец архимандрит ложным указом хотел послать в Петербург к новому государю». То ли опять он не удержался от опасных пророчеств, то ли настоятель хотел избавиться от докучливого чернеца. Перед бегством из монастыря Авель, правда, пытался найти засгупничества у обер-егермейстера двора Д. Л. Нарышкина. Тот посоветовал иноку подать прошение в Святейший Синод и взыскать с настоятеля штраф «за ложное злословие», поскольку новый император не терпел нарушений дисциплины ни в армии, ни в чиновничьих департаментах, ни в монастырях. Но 27 августа 1826 года вышел Указ Святейшего Синода: по высочайшему повелению Николая I Авеля приказано было изловить и заточить для смирения в суздальский Спасо-Ефимьевский монастырь, служивший в то время тюрьмой для духовных лиц. Невольно возникает вопрос: что послужило причиной такоуказа? И вообще, чем монах Авель занимался несколько лет, проведенных в Высотском монастыре,— ведь, как известно, ему было свойственно писание книг. По этому поводу Юрий Росциус высказывает гипотезу, согласно которой Авель написал в это время еще одну «зело престрашную» книгу, которая была послана государю. (Эту гипотезу, кстати, более ста лет назад высказал и сотрудник журнала «Ребус», некто Сербов, в своем докладе о монахе Авеле на Первом Всероссийском съезде спиритуалистов). Тогда возникает вопрос: что же могло быть им предсказано? Восстание декабристов уже произошло в 1825 году. Хотя, кто знает, когда очередное (предполагаемое) творение Авеля было написано и попало к царю? Но это, конечно же, только додомыслы и догадки... Как видно из нашего, пусть и весьма беглого рассказа о жизни монаха Авеля, многие годы его жизни прошли в монастырских кельях и скитах, за крепостными и тюремными стенами. Режим этих заведений в то время в значительной мере напоминал режим судилищ святого трибунала — инквизиции. Исследователи жизни предсказателя считают, что последние полтора десятилетия его земного существования, в течение которых он пребывал в Спасо-Ефимьевском монастыре, надежно сокрыты от потомков, и о них фактически ничего неизвестно Ведомо лишь одно: здесь, в келье-затворе, и завершились в феврале 1841 года «житие и страдание» монаха Авеля. Из «Жития» же явствуют более конкретные факты: «видя у себя паспорт и свободу во все края и области, и потече из Петербурга к югу и востоку и в прочие страны и области. И обошел многая и множество. Был и в Царь-Граде, и во Иерусалиме, и в Афонских горах; оттуда же паки возвратился в Российскую землю: и нашел конец и начало, и всему начало и конец; там же и жизнь свою скончал; пожил на земли довольно, до старости лет своих... Жизнь свою скончал месяца генваря, а погребен в феврале. Тако и решился отец наш Авель, Новый страдалец Жил всего время — 83 года и 4 месяца. Жизнь его прошла в скорбях и теснотах, гонениях и бедах, в напастях и тяжестях, в слезах и болезнях, в темницах и затворах, в крепостях и в крепких замках, в страшных судах и в тяжких испытаниях...» Так заканчивается повествование «Жития и страданий отца и монаха Авеля». Говоря о последних годах жизни таинственного монаха, уже упомянутый выше сотрудник журнала «Ребус» Сербов замечает: «И вот ворота этой тюрьмы-монастыря отделили остаток дней Авеля от живого мира; но они не могли вполне искоренить в живых памяти о нем. Долг всякому ищущему истину — наш долг — возвратить народу его Авеля, ибо он составляет его достояние и гордость не меньшую, чем любой гений в какой-либо другой области творчества; или хотя бы его французский собрат, знаменитый Нострадамус...» В конце XIX века «Житие» было напечатано в журнале «Русская старина». Помимо срока жизни самого автора, оно содержало самое важное предсказание неугомонного монаха — дату конца света: «Сей отец Авель родился в северных странах, в московских пределах, в Тульской губернии, деревня Окулово, приход церкви Ильи-пророка, Рождение сего монаха Авеля в лето от Адама семь тысяч и двести шестьдесят и в пять годов, а от Бога Слова — тысяча и семьсот пятьдесят и в семь годов, Зачатия ему было и основание месяца июня и месяца сентября в пятое число; а изображение ему и рождение месяца декабря и марта в самое равноденствие; и дано имя ему, якоже и всем человекам, марта седьмого числа. Жизни отцу Авелю от Бога положено восемьдесят и три года и четыре месяца; а потом плоть и дух его обновятся, и душа его изобразится яко ангел и яко архангел И воцарится на тысячу годов ..> царство восстанет в то убо бремя воцарятся избранные его и вси святые его. И процарствуют с ним тысячу и пятьдесят годов, и будет в то время по всей земле стадо едино и пастырь в них един И процарствует тако, выше сказано, тысячу и пятьдесят годов; и будет в то вреот Адама восемь тысяч и четыреста годов, потом же мертвые восстанут и живые обновятся; и будет всем решение и всем разделение: которые воскреснут в жизнь вечную и в жизнь бессмертную, а которые предадятся смерти и тлению и в вечную погибель; а прочая о сем в других книгах. А мы и ныне не возвратимся на первое и окончаем жизнь и житие отца Авеля. Его жизнь достойна ужаса и удивления...» Произведя несложные подсчеты, можно узнать, что — по Авелю — в 1842 году на землю должна снизойти божья благодать, и «воцарятся вси избранные его и вси святые его. И процарствуют с ним тысячу и пятьдесят годов, и будет То время по всей земле стадо едино и пастырь в нем един; в же вся благая и вся преблагая...». А в 2892 году наступит Конец Света — «мертвые восстанут и живые обновятся, и будет всем решение и всем разделение: которые воскреснут в жизнь вечную и в жизнь бессмертную, а которые предадятся смерти и тлению и в вечную погибель.. ». Последнюю дату — 2892 год — проверить нам не дано, но первая уже ко времени публикации «Жития» явно снижала репутацию пророка. Ну а точен ли был Авель в других предсказаниях? Может, его прозорливость преувеличена молвой? Что за диво предсказать скорую кончину стареющей и одолеваемой тяжелыми болезнями императрице! Другое дело, если Авель действительно называл точные даты. Но составленные им три крамольные книжки в оригинале до нас не дошли. Видимо, неугомонный пророк так и останется одной из загадок истории. Однако достоверно, что Авель не был исключительным явлением в русской жизни. В очерке «Тайновидец», написанном на основе материалов Тайной канцелярии, историк Н. И. Костомаров рассказывал, что в середине тридцатых годов XVIII века, во времена Анны Иоанновны, некий Петрунька Вичин, крестьянский сын, на допросах поведал, будто ночью в церкви узрел необычное видение: явился ангел, указывавший на закрытый серебряный гроб, в котором покоилась одна «важная особа». Сначала Петрунька клялся, что имени «особы» ему ангел не открыл, потом под пытками сознался, что это была императрица Анна и что жить ей осталось всего два года. Правда, под конец он изменил показания, заявив, что и видения-то никакого не было, а наклепал он эти небылицы от страха и несносной боли. Тем не менее, за свои предсказания «тайновидец» лишился головы, императрица же Анна Иоанновна благополучно процарствовала еще более пяти лет. Однако пытливые следователи по делу Петруньки выяснили, что у того был учитель — Акинфий Сычов, считавший себя пророком, по-своему толковавший Священное писание и, как и Авель впоследствии, составлявший какие-то крамольные книги. Сычов был схвачен. К делу приобщили его сочинения, где он предсказывал, что в 1731 году часть света погибнет; «в 1737 году Лжехристос имеет прийти на землю», а «в 1738 и 1739 годах Иисус Христос придет судити живым и мертвым». Конца света ждали и прежде, и позже. Особенным всплеском пророчеств о скорой вселенской катастрофе отличались, например, восьмидесятые годы XIX века. В 1886 году Н.Яковлева в очерках «Как живется в провинции» сообщала: «Года два-три тому назад в народе упорно держался слух о светопреставлении, сообщались подробности этого переворота, набожные старушки имели сны и видения, начались прорицания слух этот распространился с чрезвычайной быстротой, заразив апокалиптическим настроением вместе с нашим уголком чуть ли не всю Россию, как можно было видеть из сообщаемых газетами известий. Назначался день, час, даже минута, когда светопреставление должно было начаться, и в этом нельзя было разубедить». Многочисленные прорицатели разных времен считали самым важным установить точную дату конца света. Однако этой проверки на точность никто еще не выдержал... Теперь будет небезынтересно вернуться к ставшему уже знаменитым разговору императора Павла с Авелем, о котором уже упоминалось выше, и передать слово офицеру русской армии, ветерану Первой мировой войны (принимал он участие и в попытке освобождения царской семьи из екатеринбургсзаточения) Петру Николаевичу Шабельскому-Борку. Находясь в эмиграции, он занимался историческими исследованиями, которые публиковал под псевдонимом Кирибеевич. Эти труды основывались на собранных им уникальных документах, которые исчезли во время Второй мировой войны в Берлине, где он в то время жил. Основное внимание он уделял эпохе Павла I. В начале тридцатых годов Шабельский-Борк издал посвященное Авелю историческое сказание «Вещий инок». Приведем фрагменты из этого мистико-романтическосочинения (с сохранением авторских стиля и интонации): «В зале был разлит мягкий свет. В лучах догоравшего закаказалось, оживали библейские мотивы на расшитых золотом и серебром гобеленах. Великолепный паркет Кваренги блестел своими изящными линиями. Вокруг царили тишина и торжественность. Пристальный взор Императора Павла Петровича встретился с кроткими глазами стоявшего перед Ним монаха Авеля. В них, как в зеркале, отражалась любовь, мир и отрада. Императору сразу полюбился этот, весь овеянный смирением постом и молитвою, загадочный инок. О прозорливости его уже давно шел широкий сказ. К его келии в АлександроНевской Лавре шел и простолюдин, и знатный вельможа, и никто не уходил от него без утешения и пророческого совета. Ведомо было Императору Павлу Петровичу и то, как Авель точно предрек день кончины Его Августейшей Родительницы, ныне в Бозе почивающей Государыни Императрицы Екатерины Алексеевны. Разгневалась тогда Матушка Екатерина, что Авель Ей конец пророчит, и повелела приказать его в ПетроЛовскую крепость бросить. Так и просидел он там до Павла Петровича — мол, не пророчествуй, что не следует, и беды не накликай. И только, как предсказание сбылось, то, на Престол взойдя, освободил его от уз Павел Петрович. Ну, вчерашнего дня, когда речь зашла о вещем Авеле сызнова, Его Величество повелеть соизволил завтра же представить его в Гатчинский дворец, в коем имел тогда пребывание Двор. Полетели-помчались гонцы Царские. В Лавре, конечно, переполох и суета поднялись. Авеля от молитвы оторвали, в лучшие одежды монашеские облачают. И несет Авеля, инока убогого, Царская тройка, колокольчиками да бубенцами заливаясь, прямо в Гатчину — к самому Павлу Петровичу. Так дело было! Ласково улыбнувшись, Император Павел Петрович всемилостивейше обратился к иноку Авелю с вопросом, как давно он принял постриг и в каких монастырях спасался. — Честный Отец! — промолвил Император.— О тебе говорят, да и я сам сие вижу, что на тебе явно почиет Благодать Божия. Что скажешь ты о моем царствовании и судьбе моей? Что зришь ты прозорливыми очами о роде моем во мгле веков и о Державе Российской? Назови поименно преемников моих на Престоле Российском, предреки и их судьбу, как пред Истинным Богом. — Эх, Батюшка-Царь! — покачал головой Авель.— Пошто себе печаль предречь меня принуждаешь? — Говори! Все говори! Ничего не утаивай! Я не боюсь, и ты не бойся такожде. — Коротко будет царствование твое, и вижу я, грешный, лютый конец твой. На Софрония Иерусалимского от неверных слуг мученическую кончину приемлешь, в опочивальне своей задушен будешь злодеями, коих греешь ты на царственной груди своей. Сказано бо есть в Евангелии: "И враги человеку домашние Его". В Страстную субботу погребут тебя. Они же, злодеи сии, стремясь оправдать свой великий грех цареубийства, возгласят тебя безумным, будут поносить добрую память твою. Но народ русский чуткой правдивой душой своей поймет и оценит тебя, и к гробнице твоей понесет скорби свои, прося твоего заступничества и умягчения сердец неправедных и жестоких над вратами твоего замка, в коем воистину обетование и о царственном роде твоем: "Дому сему подобает святыня Господня в долготу дней". — О сем ты прав,— волнительно признал Император Павел Петрович.— Девиз сей получил я в особом откровении, совместно с повелением воздвигнуть Собор во имя Св. Архистратига Михаила, где ныне воздвигнут Михайловский Замок. Вождю Небесных Воинств посвятил я и замок, и церковь. А к словам сим Павла Петровича сказать следует пояснительно многим неизвестное. Странное и чудное видение бысть часовому, у летнего дворца стоявшему. Во дворце том в лето Господне 1754 сентября 20, Павел Петрович родился. А когда снесен дворец был, на том месте замок Михайловский воздвигся. Предстал часовому тому внезапно, в свете славы небесной, Архистратиг Михаил и от видения сего обомлел в трепет часовой, фузулея в руке заходила даже. И веление Архангела было, в честь Его Собор тут воздвигнуть и царю Павлу сие доложить, непременнейше. Особое происшествие по начальству, конечно, дошло, а оно Павлу Петровичу обо всем доносит. Павел же Петрович — "Уже знаю",— ответствует: видать-то до того Ему было все ведомо, а явление часовому вроде повторения было... — А пошто, Государь, повеление Архистратига Михаила не исполнил в точности? — говорит Его Величеству Авель со смирением.— Ни царя, ни народы не могут менять волю Божию... Зрю в нем преждевременную гробницу твою, благоверный Государь. И резиденцией потомков твоих, как мыслишь, он не будет... О судьбе же Державы Российской было в молитве откровение мне о трех лютых игах: татарском, польском и грядущем еще — безбожном... — Что? Святая Русь под игом безбожным? Не быть сему во гневно нахмурился Император Павел Петрович.— Пустое болтаешь, черноризец... — А где татары, Ваше Величество? Где поляки? И с игом безбожным тоже будет. О том не печалься, Батюшка-царь: христоубийцы понесут свое...» (В некоторых перепечатках этого повествования либо ссылна него «цитируется» откровение Авеля о несколько иных «тех лютых игах» — «татарском, польском и грядущем еще »: «— ..А потом будет безбожный люд скорпионом бичевать Землю Русскую, грабить святыни ее, закрывать церкви Божий, казнить лучших людей русских. Сие есть попущение Божие, гнев Господен за отречение России от святого царя. В глазах Авеля вещего горел пророческий огонь нездешней силы». В этих вариантах далее следует реплика Павла: «— Что? Святая Русь под игом? Не быть тому вовеки! — гневно нахмурился Император Павел Петрович,— пустое болтаешь, черноризец! А где татары, Ваше Императорское Величество? Где поляки? И с игом то же будет. О том не печалься, Батюшка-Царь: христоубийцы понесут свое..." Все же кажется, что «христоубийцами в данном контексте Авель скорее мог назвать «безбожников». Однако вернемся к «Вещему иноку», к вопросам Павла I и ответам Авеля: «— Что ждет преемника моего, Цесаревича Александра? — Француз Москву при нем спалит, а он Париж у него заберет и Благословенным наречется. Но невмоготу станет Ему скорбь тайная, и тяжек покажется Венец Царский. Подвиг служения царского заменит он подвигом поста и молитвы. Праведен будет в очах Божиих. Белым иноком в миру будет. Видал я над землей Русской звезду великого Угодника Божия. Горит она, разгорается. Подвижник сей и претворит всю судьбу Александрову... — А кто наследует Императору Александру? — Сын твой, Николай. — Как? У Александра не будет Сына? Тогда Цесаревич Константин... — Константин царствовать не восхощет, памятуя судьбу твою, и от мора кончину приемлет. Начало же правления сына твоего Николая дракою, бунтом вольтерианским зачнется. Сие будет семя злотворное, семя пагубное для России, кабы не благодать Божия, Россию покрывающая... Лет через сто примерно после того, оскудеет Дом Пресвятой Богородицы, в мерзость запустения Держава Российская обратится... — После сына моего Николая на престоле Российском кто будет? — Царем Освободителем преднареченный твой замысел исполнен будет, крепостным он свободу даст, а после турок побьет и славян тоже освободит от ига неверного. Не простят бунтари Ему великих деяний, охоту на него начнут, убьют среди дня ясного, в столице верноподданной отщепенскими руками. А на крови Храм воздвигнется... — Тогда и начнется тобой реченное иго безбожное? — Нет еще. Царю Освободителю наследует Сын Его, а Твой Правнук, Александр Третий, Миротворец истинный. Славно будет царствование Его. Осадит крамолу окаянную, мир и порядок наведет он. А только недолго царствовать будет. — Кому передаст он наследие царское? — Николаю Второму — Святому Царю, Иову Многострадальному подобному. Будет иметь разум Христов, долготерпение и чистоту голубиную. О Нем свидетельствует Писание: Псалмы 90, 19 и 20 открыли мне всю судьбу Его: Искупитель будет. Искупит Собой народ свой — Бескровной Жертве подобно. На венец терновый сменит он корону царскую, предан будет он народом своим, как некогда Сын Божий. Война будет, великая война мировая. По воздуху люди, как птицы, летать будут, под водою, как рыбы, плавать, серою зловонною друг друга истреблять начнут. Измена же будет расти и умножаться. Накануне победы рухнет трон Царский. И предан будет Праправнук Твой, как некогда Божий на распятие. Многие потомки твои убелят одежду кровию Агнца такожде. Мужик с топором возьмет в безумии власть, но и сам опосля восплачется. Наступит воистину Казнь Египетская. Кровь и слезы напоят сырую землю, кровавые реки потекут. Брат на брата восстанет. И паки: огонь, меч, нашествие иноплеменников и враг внутренний, власть безбожная. И там гибель, и тут, и бежать некуда. Дым пожаров и пепелища, все живое расседается. Мертвые пустыни кругом. Ни единой души человеческой, ни твари животной. Ни дерева, ни трава не растут даже... Сие есть попущение Божие, гнев Господень за отречение России от своего Богопомазанника. А то ли еще будет! Ангел Господень изливает новые чаши бедствий, чтобы люди в разум пришли. Две войны одна горше другой будут. Новый Батый на Западе поднимет руку. Народ промеж огня и пламени. Но от лица земли не истребится, яко довлеет ему молитва умученного Царя. — Ужели сие есть кончина Державы Российской и несть не будет спасения? — вопросил Павел Петрович. — Невозможное человеком, возможно Богу,— ответствовал Авель.— Бог медлит с помощью, но сказано, что подаст ее вскоре и воздвигнет рог спасения Русского.— И восстанет в изгнании из Дома Твоего Князь Великий, стоящий за сынов народа Своего. Сей будет Избранник Божий, и на Главе Его благословение. Он будет един и всем понятен, Его учует самое сердце Русское. Облик Его будет Державен и Светел, и никтоже речет: "Царь здесь или там", но: "Это Он". Воля народная покорится милости Божией, и Он Сам подтвердит Свое призвание... Имя Его трикратно суждено Истории Российской. Два Тезоименитых уже были на Престоле, но не Царском. Он же воссядет на Царский, как Третий. В Нем спасение и счастье Державы Российской. Пути бы иные сызнова были на русское горе... И чуть слышно, будто боясь, что тайну подслушают стены Дворца, Авель нарек самое имя. Страха ради темной силы, имя сие да пребудет сокрыто во времени... — Велика будет потом Россия, сбросив иго безбожное,— предсказал Авель далее.— Вернется к истокам древней жизни своей, ко временам Равноапостольного, уму-разуму научится бедою кровавою. Дымом фимиама и молитв наполнится и процветет аки крин небесный. Великая судьба предназначена ей. Оттого и пострадает она, чтобы очиститься и возжечь свет во откровение языков... В глазах Авеля горел пророческий огонь, нездешней силы. Вот упал один из закатных лучей солнца, и в диске света прочество его вставало в непреложной истине. Император Павлович поднял голову, и в глазах Его, устремленных вдаль, бы через завесу грядущего, отразились глубокие переживания. Ты говоришь, что иго безбожное нависнет лет через сто. Прадед мой, Петр Великий, о судьбе рек то же, что и ты. Почитаю и я за благо — о всем, ныне ты предрек мне о потомке моем Николае Втором, предупредить Его, дабы пред ним открылась Книга Судеб. Да пройдет Правнук Свой Крестный путь, Славу страстей и долготерпенья Своего. Запечатлей же, Преподобный Отец, реченное Тобою. Изложи все письменно. Я же на предсказание Твое наложу Мою печать, и до Праправнука Моего писание Твое будет нерушимо храниться здесь, в кабинете Гатчинского дворца моего. Иди, и молись неустанно в келий своей о мне, роде моем и и нашей Державы. Однако вещего инока ждала не его отрадная келья, а мрачный каземат Петропавловской Крепости, куда за "смущение душевного покоя Его Величества" он был заточен по приказанию всесильного Санкт-Петербургского Военного Губернатора, вкравшегося в Царское доверие, будущего цареубийцы. О том до последних дней своих так и не ведал Император Павел Петрович, же, вложив представленное писание Авелево в пакет, собственноручно на оном начертать соизволил: "Вскрыть Потомку Нашему в столетний день Моей кончины". Авель освобожден был уже при новом Государе Александре Павловиче, после падения цареубийцы-губернато Его Величество также высказал пожелание видеть веще-инока. Во исполнение таковой Высочайшей воли прибыли за Авелем в Александре-Невскую Лавру. Но от Наместника Лавры, Отца Архимандрита, чины присланные услышали, что оного инока более нет, ибо намедни ушел в неведомо какой монастырь. Так и доложили Его Высочеству, о чем Александр Павлович выразил искреннее сожаление. Воротясь из Крепости в Лавру, Авель в тот же день предстал пред Отцом Архимандритом-Наместником. Преподав благословение, Отец Архимандрит вопросил Авеля: — Чего убо хощеши, чадо мое возлюбленное? Авель же отвечал сокрушенно: — Благослови, Святый Отец, да отыду аз в ин Монастырь от стольного града далече. Несть бо спасения души моей. Да не ввержен буду паки во узилище, егда Царь мя убогого зрети восхощет, ниже реку глагол лжуще, спасения моего ради. Изнемог аз, и да минует мя чаша сия. — О, искушение велие,— вздохнул Отец Архимандрит.— Не на радость тебе, Авель, дан от Господа дар прозрения, ниже глаголы твои вещие. Смирись под высокую руку Господню, да вознесет тебя в свое время Господь. Гряди убо от греха с Богом. Никто же не ведает, идеже спасавши душу свою. Так и осталось неведомо, в каком монастыре скончался Авель Вещий земные дни свои, но память о нем народ хранит и доныне. А что в "Предсказании о Державе Российской" написано, не из головы то придумано. Ничего-то в нем ни добавлено ни убавлено, и все до точности сверено, о чем от добрых людей известилися... 11 марта 1901 года, в столетнюю годовщину мученической кончины Державного Прапрадеда Своего, блаженный памяти Императора Павла Петровича, после заупокойной Литургии в Петропавловском Соборе у Его Гробницы, Государь Император Николай Александрович в сопровождении Министра Императорского Двора Генерал-Адъютанта барона Фредерикса и других лиц Свиты изволил прибыть в Гатчинский дворец для исполнения воли Своего в Бозе почивающего Предка. Умилительна была панихида. Петропавловский собор был полон молящихся. Не только сверкало здесь шитье мундиров, присутствовали не только сановные лица. Тут были во множестве и мужицкие сермяги и простые платки, а гробница Императора Павла Петровича была вся в свечах и живых цветах. Эти свечи, эти цветы были от верующих в чудесную помощь и предстательство убиенного Царя за потомков Своих и весь народ Русский. Воочию сбылось предсказание вещего Авеля, что народ будет особо чтить память Царя-Мученика и притекать будет к гробнице Его, прося заступничества, прося о смягчении сердец неправедных и жестоких. Государь Император вскрыл ларец и несколько раз прочисказание Авеля Вещего о судьбе Своей и России. Он уже знал Свою терновую судьбу, недаром, что родился в день Иова многострадального. Зная, как много ему придется вынести на «державных плечах, знал про близгрядущие кровавые дни, смуту и великие потрясения Государства Российского, сердце чуяло и тот проклятый черный год, когда он будет покинут, предан и оставлен почти всеми. Но вставала в державной памяти Его другая, отрадная картина. В убогой монашеской келий пред Богосветлым старцем Саровским сидит двоюродный Державный Прадед Его, Александр Благословенный. Перед образами ярко горят лампады и бесчисленные свечи. Среди образов выделяется икона Божия-Матери Умиления. Благодать Божия почивает на келье. Как тогда, легко и отрадно на душе Благословенному Царю... < Тихо, как лесной ручеек, льется пророческая речь Серафима грядущих судьбах русских: — Будет некогда Царь, который меня прославит, после чего бует великая смута на Руси, много крови потечет за то, что встанут против этого Царя и Его Самодержавия. Ангелы не успевать брать души, все восставшие погибнут. Еще не был пока прославлен Преподобный Серафим Саровский Синодом уже велись подготовительные к тому работы, и горячее желание Благочестивейшего Государя было близко к осуществлению. Настало Водосвятие 6-го января 1905 года. Загремел салют с .того берега. И — вдруг близко просвистела картечь, как топором срубило древко церковной хоругви над Царской головой. Но крепкою рукою успевает протодиакон подхватить падающую хоругвь, и могучим голосом запел он: "Спаси, Господи, воля твоя .." Чудо Божие хранило Государя для России. Оглянулся Государь, ни один мускул не дрогнул на Его лице, только в лучистых глазах отразилась бесконечная грусть. Быть может, вспомнились Ему тогда предсказания Серафима и Авеля Вещего, вспомнился и акафист затворника Агапия, прочитанный Ему, как будущему Великомученнику. А поодаль промелькнул на мгновение буддийский отшельник Теракуто. О том же Крестном пути Ему говорил в своей келий и великий подвижник старец Варнава Гефсиманский, предрекая небывалую еще славу Царскому Имени Его». Возможно, приведенный выше отрывок — плод художественного вымысла автора. Вполне возможно. Однако существует и другое документальное подтверждение гипотезы предсказания монахом Авелем судьбы дома Романовых, а вместе с нею и судьбы всей России: это работа А. Д. Хмелевского «Таинственное в жизни Государя императора Николая II». Читаем: «Императору Павлу Петровичу монах-прозорливец Авель сделал предсказание о судьбах державы Российской, включительно до праправнука его, каковым и является Император Николай П. Это пророческое предсказание было вложено в конверт с наложением личной печати императора Павла I с его собственноручной надписью: "Вскрыть потомку нашему в столетний день моей кончины". Все Государи знали об этом, но никто не дерзнул нарушить волю предка. 11 марта 1901 года, когда исполнилось 100 лет согласно завещанию, Император Николай II с министром двора и лицами свиты прибыл в Гатчинский дворец и, после панихиды по императору Павлу, вскрыл пакет, откуда и узнал свою тернистую судьбу. Об этом пишущий эти строки знал еще в 1905 году!..» Не исключено, что именно это предсказание повлияло в дальнейшем на безудержное тяготение семьи последнего императора всероссийского Николая II к мистике, пророчествам, личностям типа Григория Распутина. Бесспорно, в приведенных цитатах есть доля художественного вымысла и украшательства, однако, по воспоминаниям М. Ф. Герингер, обер-камерфрау имератрицы Александры Федоровны, «откровения» Авеля достаточно долго хранились в специальном тайнике в Гатчинском дворце, пока не были явлены 12 марта 1901 года взору императора Николая II. Чтение «предсказаний» произвело на него удручающее впечатление, он стал «задумчив и печален». Но чего было больше в этой «печали» — возмущения беснованием черноризца, глубокой веры в Прочитанное, обычного страха перед неистовым, расстроенным рассудком, непонимания, наконец, нам, увы, не суждено узнать... Как известно, история повторяется. Так, в тридцатых—соковых годах при руководстве Третьего рейха в качестве проорицателя, разумеется, «истинно арийского» прорицателя подвизался небезызвестный Ханнусен, имевший, огромную популярность и авторитет в среде приближенных к Гитлеру особ (да и у самого фюрера тоже), ако, как ни странно это выглядит, жизнь Ханнусена почти повторила судьбу и злоключения Авеля. Очевидно, полностью исчерпав запас любопытства своих высокопоставленных покровителей или, подобно «вещему иноку», зайдя слишком далеко своем политическом прогнозировании, Ханнусен разделил судьбу сотен тысяч узников режима, бесследно исчезнув в одном из нацистских концентрационных лагерей. Впрочем, и стены суздальского Спасо-Ефимьевского монастыря молчат, храня вековую, темную тайну брата Авеля. Александр Борисов http://donhuan.ho.com.ua/DELA_MINUVSHIE_01_09_04_AVEL.htm
