Дед мой Иван Малахов всю жизнь со своей семьей прожил в Беларуси — в деревне Липск Пуховичского района Минской области. Был он очень добрым и справедливым человеком. В деревне его уважали — он умел лечить домашних животных, да и людям в помощи не отказывал.

Трудно в это поверить, но лечил он только ему известными молитвами, а может быть, заговорами. Приговаривал их шепотом и поглаживал больное место то одной, то другой стороной ножа. Лечение почти всегда было успешным. Местные старики вспоминают о нем до сих пор...

Очень дедушка хотел передать мне свою тайную науку, да не успел, умер. До сих пор жалею, что не приобщился к его знаниям. Но, видно, дедовы гены во мне все-таки взыграли — я стал ветеринарным врачом, защитил кандидатскую диссертацию... Но продолжаю рассказ. У деда Ивана и бабушки Марии было четыре дочки. Одна из них — моя будущая мама Лена. От нее, кстати, я и узнал эту историю.

Однажды поздним вечером, когда, отужинав, вся семья собиралась ложиться спать, раздался стук в дверь. На дворе завывала метель, было холодно, но дед не удивился, ведь к нему часто приходили за помощью. Проворчал только для виду:

— Кого там еще нелегкая носит?.. -встал с постели, куда только что улегся, и пошел открывать.

Вернулся дед с незнакомым стариком среднего роста. Тот, войдя, снял шапку-ушанку. Девочки уже забрались на печь, лежали там тихо и лишь с любопытством посматривали на гостя. Незнакомец был седоват, одет в старое с заплатами пальто неопределенного цвета, запорошенное снегом, на шее — замызганный серый шарф. На ногах старые валенки, в одной руке шапка, в другой — шерстяные темные рукавицы.

— Вечер добрый, славные люди! Спасибо, что пустили в дом погреться. На улице-то студено, весь продрог.

Голос его был с хрипотцой, но слова он произносил четко.

— А люди у вас в деревне не жалуют путников, — продолжал он. — Обошел с десяток домов, и никто не впустил. Я их не виню — боятся чужаков.

— Снимай, милый человек, пальто, проходи, присаживайся к столу. Повечеряешь — картошка еще не остыла. Чаю попьешь и согреешься, -предложил гостю дед Иван.

Пока гость мыл руки, бабушка накрыла стол. Семья деда жила бедно, в колхозе не платили, и приходилось туго. Но гостям всегда были рады. Бабушка Мария поставила на стол чугунок с картошкой, из которого еще подымался пар, отрезала большой ломоть хлеба, дала яйцо, луковицу, два зубчика чеснока, в миске — соленые огурцы, и полбутылки самогонки, которую дед хранил для гостей. Сам он никогда не пил.

Познакомились. Оказалось, что незнакомца зовут Игнась. Он согласился выпить шкалик, как говорится, для согреву. Ел аккуратно, но не много. Поев, рассказал, что идет в Марьину Горку к своему сыну, да вот пурга застала в дороге. Потом поблагодарил деда и бабушку и хотел одеваться, чтоб продолжать путь. Дед тут же возмутился:

— Да куда же ты ночью, в пургу! Оставайся-ка ночевать. Вот на лавке постелет жена тулуп, и отдыхай. В доме натоплено, тепло. Ты нам мешать не будешь, мы за занавеской, а дочки на печи — всем места хватит.

Когда все улеглись, дед потушил керосиновую лампу, и дом погрузился в темноту-тишину. Только далеко в деревне выла собака, да временами метель бросала горсть снега в окно, и опять тишина...

Мама рассказывала, что среди ночи проснулась от необъяснимой тревоги и услышала с чердака неясный шум. Не спали и дед с бабушкой, мама слышала, как они о чем-то тихо шептались. Потом из темноты послышался тихий хрипловатый голос незнакомца. Слова были хорошо различимы, но казались совершенно бессмысленными.

Незнакомец повторял только два слова:

— Туды-сюды, туды-сюды, туды-сюды...

Он говорил так минуты две. И в это время кто-то бегал по чердаку: в ночной тишине раздавались быстрые шаги, поскрипывание потолочных досок, постанывание-повизгивание...

Взрослые и дети лежали как завороженные. Страха не испытывали, но и не хотелось двигаться, подниматься. Нахлынула слабость, безразличие ко всему... Дед и бабушка уже не шептались и тоже лежали молча. Сестры же рядом с Леной спокойно посапывали во сне. Маму удивило, что дед обычно, если даже какой-то непонятный шорох ночью слышал, всегда выходил во двор, выяснял, в чем причина. А тут лежит и молчит.

Наконец незнакомец замолчал, водворилась тишина до звона в ушах, и Лена как-то сразу же уснула. Утром родители поднялись, как обычно, рано — управляться по хозяйству. Незнакомец, как оказалось, уже оделся и ждал, чтобы попрощаться, поблагодарить за приют. От завтрака он отказался и ушел в начинающийся зимний рассвет...

За завтраком родители стали обсуждать ночное происшествие. Но дед Иван сказал, что это, мол, все выкрутасы пурги, метели, ветра. И все быстро забылось — было много хлопот по дому...

На второй день дед полез на чердак и был ошеломлен увиденным: там, в углу стояли два больших мешка, полных муки — пшеничной и ржаной!

Когда мой дедушка спустился с чердака, он был бледным, как полотно. Ему сначала никто не поверил, жена и дочери полезли на чердак, чтобы убедиться. Все было так: два мешка стояли там в углу. Испугались. Подумали, что этот Игнась — вор или бандит с большой дороги, и его подельники ночью приволокли нам в благодарность эти мешки.

Заявить властям побоялись, большевики могли не поверить и расстрелять или отправить на поселение. Ждали, не пойдут ли слухи, что где-то ограбили склад, мельницу, что ищут украденную муку. Но все в деревне было тихо. Выбросить же муку в то тяжелое время было бы кощунством, безрассудством и большим грехом.

А в дальнем селении жил старик, про которого говорили, что он колдун. Этот человек мог предсказывать будущее, гадать. Вот этот старик и поведал деду Ивану, что у него ночевал человек, имевший власть над нечистой силой. Это он в благодарность за хлеб-соль повелел чертям принести нам на чердак мешки с мукой.

Как бы там ни было, но мешки появились, они были там, на чердаке, мама с сестренками их видели, трогали, а бабушка потом из этой муки хлеб пекла. Как эти мешки туда попали — загадка... У деда с бабушкой на то время оставалось всего пол мешка ржаной муки, она стояла в кладовке в сенях.
А может, старик из соседней деревни был прав?!